Сомс часто возил Ирэн в театр, бессознательно выбирая современные пьесы из великосветской жизни, трактующие современную проблему брака в таком плане, который, по счастью, не имеет ничего общего с действительностью. Сомс видел, что и у этих пьес конец всегда одинаков, даже если на сцене появляется любовник. Следя за ходом спектакля. Сомс часто сочувствовал любовнику; но, не успев даже доехать с Ирэн до дому, он приходил к заключению, что был не прав, и радовался, что пьеса кончилась так, как ей и следовало кончиться. В те дни на сцене фигурировал тип мужа, входивший тогда в моду: тип властного, грубоватого, но исключительно здравомыслящего мужчины, который к концу пьесы всегда одерживал полную победу; такой персонаж не вызывал у Сомса симпатий, и, сложись его семейная жизнь по-иному, он не преминул бы высказать, какое отвращение вызывают у него подобные субъекты. Но Сомс так ясно ощущал необходимость быть победоносным и даже «властным» мужем, что никогда не высказывал своего отвращения, которое природа окольными путями вывела, быть может, из таившейся в нём самом жестокости.
Однако в этот вечер Ирэн была особенно молчалива. Он никогда ещё не видел такого выражения на её лице. И так как необычное всегда тревожит, Сомс встревожился. Он кончил есть маслины и поторопил горничную, сметавшую серебряной щёточкой крошки со стола. Когда она вышла, Сомс валил себе вина и сказал:
— Был кто-нибудь сегодня?
— Джун.
— Что ей понадобилось? — Форсайты считают за непреложную истину, что люди приходят только тогда, когда им что-нибудь нужно. — Наверно, приходила поболтать о женихе?
Ирэн молчала.
— Мне кажется, — продолжал Сомс, — что Джун влюблена в Босини гораздо больше, чем он в неё. Она ему проходу не даёт.
Он почувствовал себя неловко под взглядом Ирэн.
— Ты не имеешь права так говорить! — воскликнула она.
— Почему? Это все замечают.
— Неправда. А если кто-нибудь и замечает, стыдно говорить такие вещи.
Самообладание покинуло Сомса.
— Нечего сказать, хорошая у меня жена! — воскликнул он, но втайне удивился её горячности: это было не похоже на Ирэн. — Ты помешалась на своей Джун! Могу сказать только одно; с тех пор как она взяла на буксир этого «пирата», ей стало не до тебя, скоро ты сама в этом убедишься. Правда, теперь вам не придётся часто видеть друг друга: мы будем жить за городом.
Сомс был рад, что случай позволил ему сообщить эту новость под прикрытием раздражения. Он ждал вспышки с её стороны; молчание, которым были встречены его слова, обеспокоило его.
— Тебе, кажется, все равно? — пришлось ему добавить.
— Я уже знаю об этом.
Он быстро взглянул на неё.
— Кто тебе сказал?
— Джун.
— А она откуда знает?
Ирэн ничего не ответила. Сбитый с толку, смущённый, он сказал:
— Прекрасная работа для Босини; он сделает на ней имя. Джун все тебе рассказала?
— Да.
Снова наступило молчание, затем Сомс спросил:
— Тебе, наверно, не хочется переезжать?
Ирэн молчала.
— Ну, я не знаю, чего ты хочешь. Здесь тебе тоже не по душе.
— Разве мои желания что-нибудь значат?
Она взяла вазу с розами и вышла из комнаты. Сомс остался за столом. И ради этого он подписал контракт на постройку дома? Ради этого он готов выбросить десять тысяч фунтов? И ему вспомнились слова Босини: «Уж эти женщины!»
Но вскоре Сомс успокоился. Могло быть и хуже. Она могла вспылить. Он ожидал большего. В конце концов получилось даже удачно, что Джун первая пробила брешь. Она, должно быть, вытянула признание у Босини; этого следовало ждать.
Он закурил папиросу. В конце концов, Ирэн не устроила ему сцены. Все обойдётся — это самая хорошая черта в её характере: она холодна, зато никогда не дуется. И, пустив дымом в божью коровку, севшую на полированный стол, он погрузился в мечты о доме. Не стоит волноваться; он пойдёт сейчас к ней — и все уладится. Она сидит там во дворике, под японским тентом, в руках у неё вязанье. Сумерки, прекрасный тёплый вечер…
Джун действительно явилась в то утро с сияющими глазами и выпалила:
— Сомс молодец! Это именно то, что Филу нужно!
И, глядя на непонимающее, озадаченное лицо Ирэн, она пояснила:
— Да ваш новый дом в Робин-Хилле. Как? Вы ничего не знаете?
Ирэн ничего не знала.
— А! Мне, должно быть, не следовало рассказывать? — и, нетерпеливо взглянув на свою приятельницу, Джун добавила: — Неужели вам все равно? Ведь я только этого и добивалась. Фил только и ждал, когда ему представится такая возможность. Теперь вы увидите, на что он способен, — и вслед за этим она выложила все.
Став невестой, Джун как будто уже меньше интересовалась делами свой приятельницы; часы, которые они проводили вместе, посвящались теперь разговорам о её собственных делах; и временами, несмотря на горячее сочувствие к Ирэн, в улыбке Джун проскальзывали жалость и презрение к этой женщине, которая совершила такую ошибку в жизни — такую громадную, нелепую ошибку.
— И отделку дома он ему тоже поручает — полная свобода. Замечательно! — Джун расхохоталась, её маленькая фигурка дрожала от радостного волнения; она подняла руку и хлопнула ею по муслиновой занавеске. — Знаете, я просила даже дядю Джемса… — Но неприятные воспоминания об этом разговоре заставили её замолчать; почувствовав, что Ирэн не отзывается на её радость, Джун скоро ушла. Выйдя на улицу, она оглянулась: Ирэн все ещё стояла в дверях. В ответ на прощальный жест Джун она приложила руку ко лбу и, медленно повернувшись, затворила за собой дверь…