Она тихонько открыла дверь в гостиную, чтобы захватить Босини врасплох. В комнате плавал сладкий, душный запах цветущих азалий.
Джун глубоко вдохнула аромат и услышала его голос не в самой комнате, а где-то совсем близко:
— Мне так хотелось поговорить с вами, а теперь уже нет времени!
Голос Ирэн ответил:
— А за обедом?
— Как можно говорить, когда…
Первой мыслью Джун было уйти, но вместо этого она прошла через всю комнату к стеклянной двери, выходившей во дворик. Запах азалий шёл оттуда, и спиной к Джун, низко склонясь над золотисто-розовыми цветами, стояли её жених и Ирэн.
Молча, но не чувствуя ни малейшего стыда, с пылающим лицом и горящими гневом глазами девушка смотрела на них.
— Приезжайте в воскресенье одна, я покажу вам дом.
Джун видела, как Ирэн взглянула на него поверх азалий. Это не был взгляд кокетки — нет, Джун уловила в нём нечто худшее для себя: так могла смотреть только женщина, боявшаяся сказать своим взглядом слишком много.
— Я обещала поехать кататься с дядей…
— С тем толстым? Пусть привезёт вас в Робин-Хилл; каких-нибудь десять миль — и лошади его промнутся.
— Бедный дядя Суизин!
Запах азалий повеял Джун в лицо; она почувствовала дурноту и головокружение.
— Приезжайте! Я прошу вас!
— Зачем?
— Мне нужно, чтобы вы приехали, я думал, что вы хотите помочь мне.
Девушке показалось, что ответ прозвучал так мягко, словно это затрепетали цветы:
— Я и хочу помочь!
Джун шагнула в открытую дверь.
— Как здесь душно! — сказала она. — Я задыхаюсь от этого запаха!
Её глаза, гневные, смелые, смотрели им прямо в лицо.
— Вы говорили о доме? Я его ещё не видела, давайте поедем в воскресенье!
Румянец сбежал с лица Ирэн.
— В воскресенье я поеду кататься с дядей Суизином, — ответила она.
— С дядей Суизином! Вот ещё. Его можно отставить!
— Нет, это не в моих привычках!
Раздались шаги. Джун обернулась и увидела Сомса.
— Ну что ж, все ждут обеда, — сказала Ирэн, со странной улыбкой переводя взгляд с одного лица на другое, — а обед ждёт нас.
Обед начался в молчании: Джун сидела напротив Ирэн, Босини — напротив Сомса.
В молчании был съеден суп — прекрасный, хотя чуточку и густоватый; подали рыбу. В молчании разложили её по тарелкам.
Босини отважился:
— Сегодня первый весенний день.
Ирэн тихо отозвалась:
— Да, первый весенний день.
— Какая это весна! — сказала Джун. — Дышать нечем!
Никто не возразил ей.
Рыбу унесли — чудесную дуврскую камбалу. И Билсон подала бутылку шампанского, закутанную вокруг горлышка белой салфеткой.
Сомс сказал:
— Шампанское сухое.
Подали отбивные котлеты, украшенные розовой гофрированной бумагой. Джун отказалась от них, и снова наступило молчание.
Сомс сказал:
— Советую тебе съесть котлету, Джун. Больше ничего не будет.
Но Джун снова отказалась, и котлеты унесли.
Ирэн спросила:
— Фил, вы слышали моего дрозда?
Босини ответил:
— Как же! Он теперь заливается по-весеннему. Я ещё в сквере его слышал, когда шёл сюда.
— Он такая прелесть!
— Прикажете салату, сэр?
Унесли и жареных цыплят.
Заговорил Сомс:
— Спаржа неважная. Босини, стаканчик хереса к сладкому? Джун, ты совсем ничего не пьёшь!
Джун сказала:
— Ты же знаешь, что я никогда не пью. Вино — гадость!
Подали яблочную шарлотку на серебряном блюде. И, улыбаясь, Ирэн сказала:
— Азалии в этом году необыкновенные!
Босини пробормотал в ответ:
— Необыкновенные! Совершенно изумительный запах!
Джун сказала:
— Не понимаю, как можно восхищаться этим запахом! Билсон, дайте мне сахару, пожалуйста.
Ей подали сахар, и Сомс заметил:
— Шарлотка удалась!
Шарлотку унесли. Наступило долгое молчание. Ирэн подозвала Билсон и сказала:
— Уберите азалии. Мисс Джун не нравится их запах.
— Нет, пусть стоят, — сказала Джун.
По маленьким тарелочкам разложили французские маслины и русскую икру. И Сомс спросил:
— Почему у нас не бывает испанских маслин?
Но никто не ответил ему.
Маслины убрали. Подняв бокал, Джун попросила:
— Налейте мне воды, пожалуйста.
Ей налили. Принесли серебряный поднос с немецкими сливами. Долгая пауза. Все мирно занялись едой.
Босини пересчитал косточки:
— Нынче — завтра — сбудется…
Ирэн докончила мягко:
— Нет… Какой сегодня красивый закат! Небо красное как рубин.
Он ответил:
— А сверху тьма.
Глаза их встретились, и Джун воскликнула презрительным тоном:
— Лондонский закат!
Подали египетские сигареты в серебряном ящичке. Взяв одну, Сомс спросил:
— Когда начало спектакля?
Никто не ответил; подали турецкий кофе в эмалевых чашечках.
Ирэн сказала, спокойно улыбаясь:
— Если бы…
— Если бы что? — спросила Джун.
— Если бы всегда была весна!
Подали коньяк; коньяк был старый, почти бесцветный. Сомс сказал:
— Босини, наливайте себе.